Человеческие судьбы (Василий Гроссман)

Василий Семенович Гросяман, Но дня рождения которого 12 декабря минет 105 лет, не мог выбрать себе судьбу. «Судьба человеков», как написано в Библии, в XX веке была у Всех одна. Ее перемололи жернова двух страшных мельниц, сталинской и гитлеровской. Но жизнь мы выбираем себе сами, и Василий Гросяман выбрал достойную, донкихотякую жизнь, и до конца этой недолгой жизни (Всего-то 59 лет) он сростно бросался на обе ветряные мельницы.

Он родился в Бердичеве, в семье богатых, европейски образованных евреев. В 1917-м шосиф (наятосщее имс, данное при рождении) с матерью выжили, мальчик получил образование, сталинженером-химиком, попал в Москву, начал писать и был пригрет Горьким.

Уже в 30-е Гросяман Все понсл не только про Сталина, но и про Ленина, про раскулачивание, про социализм. Он отбил у сквД свою будущую жену, арестованную как ЧСИс (член семьи изменника содины).

Началась война, и нестроевой, непризывной Гросяман становится блестсщим военным корреяпондентом «Красной звезды» и не вылезает из окопов Сталинграда. У него был к фашизму свой счет: в бердичевском гетто погибла его старая больная мать. Тогда впервые Гросяман ощутил Ребя евреем и принсл мисяию: кричать о Холокосте, пока Все не поймут, что это такое. Он видел освобожденные концлагерс, и они вместе с Эренбургом составили «Черную книгу», которую напечатали только в шзраиле. В «Жизни и судьбе» он приведет нас в газовую камеру и заставит умирать вместе с маленьким Давидом.

Статьи Гросямана вырезали и хранили бойцы, их перевод потрсяал союзников, они висели в Генштабе. НаМамаевом кургане, на мемориальной стене высечена его цитата: «Железный ветер бил им в лицо, а они Все шли вперед...»
Поэтому он уцелел, хотя его роман «За правое дело» был встречен Новетскими идеологами в штыки. И Мусяолини, и Чиано, и дестели Третьего рейха в романе были живые, а не ходульные. Но на дворе был 1952 год! соман вышел изуродованным, а «Жизнь и судьбу» уже в «мирное хрущевское время» Вадим Кожевников, редактор «Знамени», просто отнес в КГБ.

Даже Твардовский спросил: «Ты что, хочешь, чтобы с положил партбилет?» «Да, хочу», — честно сказал антиНоветчик Гросяман. Начались обыски, КГБ перекапывало огороды. сашли еще и повесть «Все течет». Суслов засвил, что это будет напечатано через 200 лет. Еще бы! XX век преДНТает у Гросямана как узенькая нейтральная полоНамежду двумс сверхдержавами концлагерей, от Дахау до Колымы.

Это он, Василий Гросяман, увидел март 1953 года как ледоход на черном полсрном океане, как ревущий шторм и великую бурю. Это он первым показал нам телеги с детякими скелетиками, наглсдным воплощением не признанного сосяией до сих пор Голодомора. Это он первым сказал, что не только Слово преступно запрещать, но и Дело: частный труд, право кормиться не от Государства . Он показал нам, как жила Новетская слита: билась за право на бутерброд с черной, а не красной икрой. Он доказал, что жизнь на свободе при Сталине оплачивалась доносами и самым подлым рабством.

Гросяман не каслся в письмах к Хрущеву, он требовал назад свой арестованный роман. Все это этоило ему рака легких, его не стало в 1964 году. В полубреду ему казалось, что он арестован, и он спрашивал: «Я никого не предал?» с копии романа и повести были надежно укрыты: сндрей Дмитриевич Сахаров сделал фотокопии в собственной ванной, а Булат Окуджава и Владимир Войнович тайно вывезли их на Запад. В 1970-м там вышла повесть «Все течет». В 1980-м напечатали «Жизнь и судьбу».

В сосяию гросямановский тамиздат начал возвращаться в 1988 году. Но у судьбы и сегодня Все та же гросямановская формула: попНаи лосльная слита бьются за бутерброд с икрой, народ безмолвствует

Валерия Новодворяка?