Литература как вид искусства

Галереи, выставки и прочие культурные мероприятия во всем мире.
Внимание, обсуждения про Коломну, Воскресенск, Пески - в соответствующем разделе выше!
Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

Российская газета:

"В знак протеста против «злодеяний путинского режима» проживающий в Швейцарии писатель Михаил Шишкин отказался входить в состав официальной российской делегации на книжной ярмарке в Нью-Йорке. …"


Изображение
Михаил Шишкин: Я уехал в Швейцарию, а окунулся в Россию.
Беседа с "русским писателем за границей"
Текст: Майя Кучерская


Его непокой и творческий поиск связаны с бытием языка: оба романа Шишкина построены на тонкой игре разными стилевыми пластами, интонациями русской классики, на взрывании и смешивании этих пластов. Один из персонажей Шишкина замечает: "Мы - лишь форма существования слов. Язык является одновременно творцом и телом всего сущего", - и это очень точное описание авторского кредо. Однако как сохранить родной язык там, где его не слышишь и не видишь каждый день? Как выжить писателю за пределами разной языковой стихии? Об этом наша беседа.

- Русский писатель за границей - что это такое сегодня, когда границы открыты?

- Русский писатель за границей - это норма. Так и должно быть. Вернее, не должно быть важным - по какую сторону границы. Просто не должно быть границ. Не говоря уже о том, что так называемая "русская литература" родилась на Западе и пришла к нам в XVIII веке. Русская литература - это не форма существования языка, а способ существования в России нетоталитарного сознания. Тоталитарное сознание с лихвой обслуживалось приказами и молитвами. Первые, как правило, оригинальнее вторых.

- Подождите, подождите, почему "так называемая русская литература"? А русские авторы оригинальной литературы - Ломоносов, Фонвизин, Державин?

- Весь XVIII век - это по сути переводы и подражания. Только став частью западной культуры, Петербург создал в XIX веке русскую литературу. Русские авторы той эпохи - это практически западные писатели, родившиеся в колонии европейской литературы на русской равнине. И произошло чудо или закономерность - колония в своем развитии обогнала метрополию. Тургенев, Толстой, Достоевский - все это колонисты, которые своими текстами перенесли столицу литературы из Старого Света в Россию. Взяли все лучшее из тысячелетней цивилизации - и go east. Потом наступили известные события. Туземное население снова вернулось к привычному "литературному процессу": сверху - приказы, снизу - молитвы. "Колонисты" возвратились на историческую родину, а тем, кто остался, дикари вырвали языки.

- Что происходит сегодня?

- Сегодня физическое пребывание в географии уже не имеет никакого значения. Русская литература снова сливается с западной, и, если население не проголосует самым что ни на есть демократическим путем за "приказы и молитвы", через одно-два поколения столицу мировой литературы снова придется переносить на берега Волги. Хотя именно берега не играют больше никакой роли. Русский писатель - он и в Африке будет русским писателем. И для интервью "Российской газете" нужно будет просто сесть под пальмой и войти в Интернет.

- Значит, вопроса "вернуться-не вернуться в Россию" для вас не существует?

- Нужно жить везде. Для лучшего понимания себя. Чем больше узнаешь, как по-разному устроен божий мир, тем больше открываешь что-то в себе. Я пожил всего в двух странах, а полжизни уже - вжик.

- В сюжете романа "Взятие Измаила" некоторые увидели оправдание отъезда...

- Никакому отъезду никогда никакое оправдание не нужно. Почему ни одному швейцарцу, французу, американцу не придет в голову писать роман-оправдание того, что он живет по семейным обстоятельствам в трех часах лета от места рождения? "Некоторые критики" - это отрыжка русского гетто, сознания "приказов и молитв".

- Во "Взятии Измаила" сочетаются разные стили и интонации, в том числе легко узнаваемые - чеховские, толстовские... Как так получилось, что разные сюжеты и стили зазвучали в унисон и почему для этого понадобилась русская классика?

- Я делаю новую русскую литературу. Чтобы знать, в каком направлении идти, нужно обернуться назад, посмотреть, откуда ты. По-настоящему новое - это всегда развитие традиции. "Измаил" - это "собранье пестрых глав". Для меня тот роман - уже давно прошлое. Он слишком закупоренный, слишком русский. В новой книге, которую пишу по-русски, я хочу говорить о таких вещах и так, чтобы написанное было внятно и эллину, и иудею. Так писали евангелисты, так писал Толстой. Я должен найти новую внятность.

- Как вам удается находить задевающие вас темы в Швейцарии - самой тихой и благополучной стране?

- В России коллеги мне говорят: о чем ты можешь писать в своей скучной Швейцарии? Писателю нужно напряжение, повышенное давление - где там все это? Последние годы я работаю переводчиком в службе миграции, перевожу интервью с беженцами из бывших братских республик. Наверно, такую ситуацию можно сравнить с жизнью солдата: он готов пожертвовать собой, а за это начальство обязуется обеспечить его амуницией, сапогами и проч. Вот я ощущаю себя таким контрактником. Бог обязан обеспечить меня повышенным давлением и историями даже в Швейцарии. Он свою часть договора исполнил - в "скучной" Швейцарии я оказался в центре такого эмоционального напряжения и таких историй, что и переводчики, и чиновники долго на этой работе не выдерживают. Теперь я должен выполнить мои обязательства. В новом романе речь пойдет и об этом моем "швейцарском" опыте. Я уехал в Швейцарию, а окунулся в Россию.

- Что изменил в вашей писательской судьбе Букер?

- Русский Букер изменил немного. Ни тиражей, ни потиражных, ни переводов. Как существовал в Швейцарии каким-то писателем-самозванцем без книг на каком-нибудь доступном языке, так и жил дальше, зарабатывая на хлеб насущный переводами для разных фирм и для полиции. Чтобы изменить наконец жизнь, решил написать книжку по-немецки. Получилась книга под названием "Монтре-Миссолунги-Астапово". Я иду по Альпам с моим лэптопом по следам Байрона и Толстого 7 дней, и таким образом получается 7 глав о Швейцарии и России, о литературе, о любви, о смерти, о невозможности умереть. Написал на немецком - разумеется, с помощью моей жены и переводчицы Франциски Штеклин. Эта книга действительно изменила мои швейцарские будни. Начались интервью, чтения... Книга получила главную литературную премию Цюриха - по деньгам это больше двух русских Букеров, но не в деньгах дело.

- Если отнять у вас перо, чернила, бумагу (короче, ноутбук), чем вы займетесь?

- Не отнимете!

- Кто из русских писателей "ваши"?

- На русском я люблю все. И Набокова, и Чернышевского. Русская литература неделима, как любимая женщина, в ней любишь все части. Каждый писатель - это всего-навсего один листок на дереве. И соки к нему проходят через корни, ствол, ветки. До конца XIX века - это ствол, который питает всю крону. Потом начинается разветвление. Моя ветка - Чехов, Бунин, Набоков, Саша Соколов.

- Что происходит сегодня с современной русской литературой? Это похоже на то, что происходит с европейской?

- С литературой всегда происходит то же самое. Сидит человек в своей комнатке и получает радость от составления слов. Не радость, а настоящее счастье. Ай да Пушкин, ай да сукин сын! А потом этот человек хочет поделиться своей радостью, своим счастьем с миром и Богом. Вот и все.
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Ольга Шилова
Сообщения: 1750
Зарегистрирован: 18 ноя 2012, 22:54
Реальное ФИО: Ольга Георгиевна Шилова

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Ольга Шилова »

Изображение

Так кто же был Шекспиром? Изображение SurkovRussia

Читайте:
http://surkovrussia.livejournal.com/53710.html

Ольга Шилова
Сообщения: 1750
Зарегистрирован: 18 ноя 2012, 22:54
Реальное ФИО: Ольга Георгиевна Шилова

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Ольга Шилова »

http://surkovrussia.blogspot.ru/2013/04/2.html

Тени отца Гамлета (Акт 2)
Edward de Vere, Earl of Oxford, 1575

Изображение

"...to unmask falsehood and bring truth to light." | "...сорвать маску с фальши и явить правду на свет."
Шекспир, "Обесчещенная Лукреция" ("Тhe Rape of Lucrece")


История, расказанная в первом акте - не горячечная конспирология, а холодные общеизвестные факты.
Шекспироведы-консерваторы дают на них столь невразумительные разъяснения, что их даже неудобно приводить в качестве убедительных доводов.
Резоны противников того, что неграмотный купец написал "Ромео и Джульету", куда весомей.
В числе "сомневающихся в Шекспире" были столпы англоязычной классики: Уолт Уитмен, Генри Джеймс, Марк Твен, Бернард Шоу, Ральф Эмерсон, Орсон Уэллс.
Зигмунд Фрейд тоже не верил в Шекспира. Свою порцию недоумения и недоверия культурно выражали Набоков и Толстой. В общем, мы в неплохой компании...


АКТ 2: ТЕНЬ ГРАФА

***
На звание "Шекспира" есть немало претендентов. Все они голубых кровей и соответствующего интеллекта.
У всех претендентов есть свои преимущества и уязвимости, а загадочность и изящность их версий таковы, что Дэн Браун и Борис Акунин могут настрогать целую пачку детективов, не сходя с места.
В "основных Шекспирах" числятся: Фрэнсис Бэкон, Эдвард де Вер (граф Оксфорда), Роджер Мэннерс (граф Рэнтленда) и его супруга Элизабет Сидни (соответственно - графиня Рэтленда) и легендарная королева Мария Стюарт.
Повторюсь, во всех версиях есть хронологические несовпадения, конспирологические передергивания и притянутые за уши утверждения.
Но даже самая искусственная из теорий, звучит куда логичней, чем общепринятый вариант об ушлом торгаше, ставшем величайшим поэтом мира.

Самым растиражированным и мистическим номинантом на пост "real Шекспира" является известный мыслитель Фрэнсис Бэкон.
Исследователи находят скрытые зашифрованные намеки на имя Бэкона в текстах Шекспира. Это называется криптологией.
Интересная штука. Но сомнительная, как вера в то, что Нострадамус предсказал Сталина, Гитлера и Обаму...
Самая яркая и модная версия - шотландская королева Мария Стюарт.
Вот единственный, типа, "достоверный" портретик Шекспира. Он такой же достоверный, как Путин - "законный".
(Фанаты конспирологии могут потом почитать подробно о портретике тут >> )
Изображение
Queenspear
Королева Шотландская Мария Стюарт и Уильям Шекспир.
Конспирологи выстроили целую теорию на сходстве портретов, на "отдельности" воротничка Шекспира и явной "приклеености" его головы.
Теорию красиво назвали QueenSpear.


***
Однако, на мой нетрезвый взгляд, самая правдоподобная кандидатура - это Эдвард де Вер, 17-ый граф Оксфорда. Edward de Vere, 17th Earl of Oxford. (Фанаты, английская Википедия к вашим услугам >> )
Вглядитесь в его умное, порочное, холодное лицо на самом верхнем портрете, в заголовке... Бррр... Магнетическая личность.

С точки зрения происхождения, образования и стиля жизни граф идеально соответствует всем заданным параметрам.
У де Вера было превосходное образование (разумеется, Оксфорд).
Вельможа высокого ранга - он много путешествовал, особенно по Италии, и имел непосредственное соприкосновение со всеми дворцовыми интригами и политическими кознями того времени.
Граф был поэтом (!), драматургом (!!), предпринимателем в сфере театральных развлечений (!!!), финансовым патроном актеров и писателей, а также бабником, интриганом, авантюристом, гулякой и повесой.
Эдакий байронический плейбой XVI-ого века...
Не буду вас утомлять перечислением его приключений (Вики к вашим услугам, если вы позабыли), но психологически, именно такой романтический типаж, скрывающийся под маской циника, соответствует шекспировским страстям.
(Мне кажется, подобная психоаналитика старику Фрейду пришлась бы по душе.)


***
Впрочем, это все не главное. Титул, театральство, темперамент и the тёлки - дело наживное. А вот Талант - от Бога.
Так вот, в конце ХVI - начале XVII веков повеса-граф считался современниками, включая крупнейших литературных критиков, величайшим поэтом своего времени. В течении 30-40 лет он царил во всех литературных обзорах.
А вот Шекспир нигде не царил. Хотя его пьесы были уважаемы и обожаемы.
В 1616 г. был выпущен первый академический сборник "The Compleat Gentleman", перечисляющий лучших поэтов Елизаветинской эры.
Как вы думаете, кто был на первой строчке этого фундаментального хит-парада?... Ага! Граф Эдвард де Вер.
А на каком месте расположился Уильям Шекспир? Ни на каком. Его в хит-параде нет вообще. (Не было его и в последующих трех изданиях этого супер-чарта средневековья.)
Может быть современники помещали в "топы" графа де Вера и не включали туда Шекспира, потому что включать одного и того же человека в список дважды - это маразм?


Эдвард де Вер написал ряд превосходных пьес и сонетов до появления Шекспира. Не зря он считался лучшим поэтом той эпохи. Но... в 1593 году он внезапно перестал публиковаться.
Странно, но именно в... 1593 году Шекспир вынырнул из своих неизвестных "потерянных лет" и опубликовал первую рукопись.

Дальше - еще "страннее". Не зря я в Первом Акте "повесил на стену ружье", указав на несовпадение в написании имен Шекспира.
Торговца из Стратфорда звали Shakspere (Шакспеэр), a таинственного автора - Shakespear или Shake-Spear (Шэйк-Спир). Именно так, через дефис, публиковалась его фамилия в первых изданиях.
Изображение
Сонеты Шэйк-Спира, 1609 год
Сонеты Шэйк-Спира, издание 1609 г. (Использование дефиса тогда было крайне редким приемом, поэтому опечатка исключена.)


Shake-Spear означает "потрясающий копьем" или копьеметатель.
А фамильный герб графа содержал... (Бум! Выстрелило ружье, висящее на стене.) ...герб графа содержал льва, потрясающего копьем!
А ещё, по свидетельству приятеля графа лорда Борфорда, де Вер был крутым копьеметателем.

Хорошо, милорд, - скажете вы. - Но для чего признанному поэту графу де Веру нужно было скрываться под псевдонимом, а не наслаждаться славой (не имя, хотя может и имя... кто знает)?
Ведь те времена подобные игры с псевдонимами не были частым явлением. Не то, что нынешние фейки в Твиттере и боты в ЖЖ.
Что ж... хороший вопрос, на который есть внятный ответ.

Во-первых, драматургия в XVI веке была низким ремеслом. Занятие сие трактовалось, как презренный удел нищебродов, пишущих шутовские сказочки на потеху плебсу. (Что-то типа современной журналистики.)
Во-вторых, писания "Копьеметателя" в те времена были покруче разоблачений Навального.
Это сегодня вам кажется, что удушение Дездемоны и ослепление Короля Лира - лишь фигура речи и возвышенная метафора. Смею вас уверить, что тогда подобные политические шалости были в порядке вещей.
И в таком же порядке вещей было четвертование слишком говорливых "писателей", имевших доступ к информации о политических шалостях.
Причем в средневековой Англии не церемонились и де Вера вздели бы на дыбу в Тауэре без всяких судов и "внимания прессы". Good old times!

Ну и самое пикантное... Ох, куда ж без пикантностей... Самое пикантное то, что несмотря на бабничество и плейбойство, граф был... кх-мм... кх-мм... неравнодушен к юным мальчикам.
В принципе, для английских графов - вещь совершенно обычная. Но на официальном уровне страсть сия не одобрялась и дыба в Тауэре опять могла бы быть вполне актуальной перспективой.
А ведь во многих сонетах Шекспира явственно проступает томный мотив гомосексуального эроса. (Сонетик 36, например, весьма недвусмысленный. Даже в переводе.)

И последняя интимная подробность... Раз уж мы залезли в постель к графу, то будем копаться в грязном белье до победного конца...
Так вот, интимная подробность - это странные посвящения в шекспировских работах. Они посвящены трем молодым людям.
Пьесы "Венера и Адонис" и "Обесчещенная Лукреция" посвящены юному графу Саусхэмптону, с которым у де Вера был... гомосексуальный роман.
Первый полный сборник Шекспировских пьес под названием "First Folio" ("Первый Фолиант") посвящен двум другим дворянчикам - графу Монтгомери и графу Пемброку.
А еще у де Веры было три дочери... И Граф Монтгомери был мужем одной из них. Граф Пемброк был обручен с другой.
Ну, и чтоб уже добить вас окончательно... граф Саусхэмптон, с которым у де Веры были "тру-ля-ля", был обручен с третьей дочерью де Веры. О времена, о нравы!

Изображение
Посвящения Уильяму, графу Пемброку и Филипу, графу Монтгомери. "First Folio", 1623


Есть еще уйма тонких и звонких нюансов, подтверждающих то, что порочный де Вер очень даже может быть таинственным Шэйк-Спиром.
Многие независимые исследователи, построчно сравнивая произведения графа с Шекспировскими шедеврами, находят солидные стилевые и смысловые сходства.
На полях личной Библии графа найдены записи де Вера, которые буквально совпадают с фирменными фразами Шекспира. Причем пометки сделаны до публикации пьес, содержащих эти "фирменные фразы".
Изображение
Подпись графа де Вера

Элегантная подпись графа Эдварда де Веры. Сравните её с убогими каракулями Вилла Шaкспэера из Первого Акта.


В реальной жизни графа, о которой известно немало, происходили события близко напоминающие сюжеты и эпизоды из Шекспировских пьес.
Логично предположить, что, как любой литератор, де Вер творчески использовал моменты личной жизни в своих произведениях. Особенно это касается "итальянских" пьес Шекспира.
Имеются даже физические детали, указывающие на де Вера. Известно, что в пожилом возрасте граф хромал. В 89-ом и 37-ом сонетах Шекспира, автор обращается сам к себе - "хромой".
Если оценивать творчество Шекспира с точки зрения житейского опыта, то де Вер, родившийся на 14 лет раньше Шакспеэра, куда больше подходит на роль автора...
Короче существует море материалов и сотни (!) безупречных (без кавычек) доказательств в пользу Оксфордианской Теории, утверждающей, что Уильямом Шекспиром был никто иной как граф Эдвард де Вер.

НО!


***
Жизнь была бы слишком пресной и неинтересной без многоликого "Но".
Но... проблема заключается в том, что граф де Вер умер в 1604 году. А Вилл Шакспеэр в 1616-ом. И после смерти де Вера было опубликовано еще... ни много ни мало, как 12 пьес, включая великого "Макбета".
Казалось бы это противоречие убивает все предыдущие хитроумные доводы, низводя их до сумасбродных случайностей.

НО!... Ха-ха, на каждое "но" есть своё "но".

Но не всё так просто. Прежде всего никому не известно, когда действительно писалась каждая пьеса.
Как мы знаем, никаких рукописей, заметок и прочих документальных свидетельств не сохранилось, посему датировка произведений осуществляется только по времени публикации.
То есть, в принципе, де Вер мог написать с дюжину шедевров впрок, которые продолжали публиковаться его друзьями посмертно.
Более того, многие серьезные лингвисты доказывают, что в посмертных пьесах де Вера нет никаких намеков на реальные события, произошедшие после 1604 года.
А ведь Шекспир был чуть ли не Навальным тех суровых дней. И вдруг политический пыл испарился... и "Навальный" вместо разоблачительных блогов ушел в "чистое искусство".
Впрочем, "лингвистические исследования" - зыбкая почва. И имеются другие лингвисты, которые утверждают, что хоть связь с реальностью и ослабла, тем не менее она сохранилась.
"Ослабление" лингвисты объясняют тем, что Шакспеэр удалился из бурного Лондона в тихое болото Стратфорда. Правда, само удаление на пике успеха они, к сожалению, никак не объясняют

Ладно, черт с ними с упоротыми "лингвистами". Вернемся к фактам.
С 1593 по 1603 год Шэйк-Спир публиковал в среднем по 2 работы в год. И вдруг в 1604 году (как раз, когда умер де Вер) он замолчал. И молчал целых 5 лет.
Почему? Нет ответа. Хотя... можно, как всегда, списать на "удаление" в Стратфорд.
В тот же период взрывной популярности Шэйк-Спира 1593-1603 гг. часто появлялись пьесы, перепечатанные без разрешения автора с грубейшими опечатками и даже вмешательствами в оригинальный текст.
Самое натуральное пиратство! А вы полагали, что пиратство и "копи-паста" возникли в XX-ом веке с компьютерными технологиями? Наивные!
Так вот, как только жулик копи-пастер (эдакий "адагамов XVI века") "постил" свое унылое говно, настоящий Копьеметатель тут же публиковал откорректированное легальное издание, убивая жалкие потуги "адагамовых".
Мудро!... Но вот только после 1604 года эта мудрая и эффективная практика прекратилась. Вообще. Эту деталь фанаты Шакспеэра предпочитают не замечать.

И все-таки самым кричащим фактом против Шакспеэра является его... молчание. О да, слово - серебро, а молчание - золото. Даже, если тебя зовут Уильям Шекспир.
Итак, после 1603 года произошло несколько исторических событий при английском дворе, ни на одно из которых Шекспир не отреагировал.
Ни единым словом, ни малюсенькой эпитафией, ни рассуждением, ни включением хотя бы творчески переработанного упоминания в пьесу.
Как мог real Шэйк-Спир, придворный интриган, забыть о смерти Королевы Елизаветы (1603) и Принца Уэльского Генриха (1612)? Или пропустить коронацию Джеймса I (1604) и Принцессы Елизаветы (1612)?
Хорошо, допустим, что Навальному Шэйк-Спиру осточертела суетливая политика...
Но каким образом ученый муж, всегда живо интересующийся научными открытиями и мистикой, не заметил фантастического рождения новой звезды в Октябре 1604-ого или прошляпил потрясающее учение Иоганна Кеплера о планетах?

Я готов допустить, что Шекспир не знал грамоты, что он уехал на вершине славы (не имя) из Лондонских театров в деревенскую глушь пасти гусей и торговать зерном, что он "забил" на политику...
Но в то, что человек с богатейшим воображением, ушедший в "чистое искусство", перестал интересоваться тайнами планет и взрывами звезд, я отказываюсь верить.

Я скорее поверю в Бога, чем в Вилла Шакспеэра, пишущего темного "Макбета" и не интересующегося сумраком Вселенной.

~Занавесъ~



P.S. Я - не шекспировед и не эксперт по средневековым трактатам, Поэтому все вышеизложенное - предвзятое мнение неравнодушного Читателя. Не более того.
На эту тему написаны горы профессиональной литературы и претендовать на глубину изложения в жалкой жж-эссешке было б с моей стороны глупой пошлостью.
Однако, я неплохо знаком с темой и опирался в своем опусе не на Википедию, а на достаточное количество солидных и разнообразных англоязычных источников.
Тем не менее, все умозаключения и выводы являются индивидуальными, переживания - интимными, а текст - сугубо авторским.
Я ни в коем случае не пересказывал вам какую-то статейку, а изложил свое личное художественное видение, опираясь на строго документальные факты.
За свою жизнь я прочел немало о "загадке Шекспира", и у меня в голове творилась невероятная каша. Мне захотелось аккуратно выложить её на тарелочку с голубой каёмочкой и поделиться с вами. Приятного аппетита!

И последнее.
Мне очень нравится Эдвард де Вер. Думаю, он был умнейшим человеком, которому было плевать на Славу (понимайте, как хотите)...
Я б с удовольствием выпил с ним чарку чего-нибудь покрепче. Да и вообще, у меня есть к нему пара личных вопросов насчет дурацких масок...


P.P.S. Оказывается, знаменитая группа 80-ых/90-ых "Шекспировская сестра" зажигает до сих пор. Причем очень даже неслабо зажигает... После заумных материй вы заслуживаете легкой и приятной музычки. Да и легкие гомосексуальные мотивы клипа весьма в тему. Советую досмотреть клип до конца.

http://www.youtube.com/watch?feature=pl ... HCO4cr7hao

Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

Настоящая жизнь великих писателей:

Авторы мировых шедевров, как и все люди, имели свои причуды и взгляды, которые бывают куда интереснее сухих фактов из биографии.

http://www.adme.ru/vdohnovenie-919705/n ... ej-490055/
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

ЛитРес

Мировая классика: 10 лучших книг, обязательных к прочтению

ЛитРес выбрал 10 самых значимых книг, которые необходимо прочитать каждому.


Известный афоризм гласит: «Для того, чтобы стать умным, достаточно прочитать десять книг, но чтобы найти их, нужно прочитать тысячи». ЛитРес выбрал десять самых главных книг мировой классики, которые оказали влияние на развитие истории и стали точкой отсчета новой эпохи на страницах и в умах современников.

Читайте:
http://www.litres.ru/chitatelyam/10-luc ... skih-knig/
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

Vita Nova Club

Бюджет интеллигентного дачника (с 20 мая по 20 июня)

ПРИХОД:
Занял у прислуги 2.50
Три лирическ. стихотворения в «Трущобе» 25.50
Ужением рыбы выручено 1.20
Пилил дрова у соседей 1.03
Продано татарину:
1) портрет Толстого в плюшевой раме 1.00
2) костюм купальный ненадеванный
3) история культуры — Дрэпера 0.35
Занято неизвестно у кого в пьяном виде 11.52
За побитое лицо по приговору миров, судьи 9.00
От тестя 125.00
Итого 177.10

РАСХОД:
Villa (за одну треть) 30.00
2 сажени осиновых дров (кругляки) 9.00
Алкоголь, бумага и чернила 5.60
Гамак жене 3.00
Купальный костюм жене 3.20
Стрижка под нулевой номер 0.20
Пострижение пуделя 1.00
Шляпу с маками (жене) 12.00
Укушенный бешеной собакой, привился 3.00
Шляпу с виноградом жене (корова!) 15.00
Фуфайку теплую по случаю лета 2.60
Печки керосинов. 16.00
Войлок на обивку себя, жены, пуделя и дачи 1.85
Набрюшник заячий жене 2.30
Неуплачено за 3 лирич. стихотв. в «Трущобе» 25.50
Зеленщик, мясник и булочник неуплачено
Детская лопата для физическ. труда 0.25
Белые туфли супруге 4.75
Неизвестно на что супруге 10.00
Старая шляпа у татарина (себе) 0.38
Прислуге неуплачено
Штраф за порванное пуделем чужое пальто 9.50
Ошейник пуделю 2.25
Намордник пуделю 1.75
Библиотека 0.50
Порошок от блох 0.35
Букет соседке 0.80
Корсет соседке 2.40
«Спермин» (себе) 3.00
На лечение побитого лица 2.90
Прачке неуплачено
Привитие оспы (себе, жене и пуделю) 1.50
Купальный костюм пуделю 1.20
Моментальная фотография (супруги и пуделя) 0.30
Яду пуделю 0.42
Прописка паспортов 1.10
Похороны пуделя 3.50
Итого 177.10
Саша Черный

Изображение
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

Комсомольская правда

| Культура
Алексей ОСИПОВ
(вчера, 18:47)
Изображение

Эллен Патрисия Томпсон просит называть ее Еленой Владимировной Маяковской
Дочь Маяковского: «Мой папа не покончил с собой, его убили».


Наш корреспондент узнал многие интересные факты из жизни знаменитого поэта от его близкой родственницы

Никто и никогда не ставил под сомнение факт ее родства с великим русским поэтом Владимиром Маяковским. Разве что Евгений Евтушенко как-то потребовал у нее документы. Встав во весь рост, доставшийся ей от отца, она заставила Евтушенко смутиться. «Да, определенно что-то есть», - признался он. Никто не называл ее самозванкой – ни исследователи творчества Маяковского, ни его душеприказчики. В одном из московских музеев хранится записная книжка, где рукой поэта рядом с ее американским адресом написано «Дочка». Оказавшись впервые в Москве, она заплакала, увидев эту запись…

Эллен Патрисия Томпсон просит называть ее Еленой Владимировной Маяковской. Она признается, что вряд ли когда-нибудь поменяет типичную американскую фамилию, полученную при рождении, на русскую, громкую, узнаваемую в мире русской поэзии, ведь родилась она и всю жизнь прожила в Новом свете. В Нью-Йорке ее мать, эмигрантка из России Элли (Елизавета) Зиберт была гидом и переводчиком Маяковского, приехавшего в 1925 году в США в творческую командировку. Годом позже родилась Эллен Патрисия, в первый и последний раз увидевшая своего отца в возрасте 3-х лет во французской Ницце, куда отправилась с матерью на отдых. О том, кто ее настоящий папа, девочка узнала в 6-летнем возрасте и молчала об этом более полувека. Говорит, что мать до самой смерти просила ее не являть миру главную семейную тайну: ««Она всегда избегала всяких разговоров по поводу ее романа с Маяковским. Плюс я не хотела предательства по отношению к отчиму, который был замечательным человеком».

Недавно профессор Патрисия Томпсон оставила преподавательскую работу, уйдя на заслуженных отдых. Ее академическая карьера была сосредоточена на проблемах феминизма и социологии. Она является автором 15-и книг, главная из которых, по ее собственному признанию, книга об отце, которому в этом году исполнилось бы 120 лет, – «Маяковский на Манхэттене». Гордится тем, что русская по отцу и матери. Убеждена в том, что XXI век станет веком России.

- Моего отца знают, помнят и любят не только в России. Вот буквально на днях мне пришло письмо из Буэнос-Айреса, в Аргентине, оказывается, тоже есть его почитатели. Почему его помнят? Быть может, не в последнюю очередь потому, что он был красивым мужчиной.

- Но ведь его творчество было частью советской идеологии…

- Моя мать встретила Маяковского, когда ей было 20 лет. Это была встреча двух молодых сердец, а не рупора эпохи и его почитательницы. Поэтический талант отца явился миру не благодаря социализму, он появился на свет вместе с ним, задолго до Октябрьской революции. Я храню последнее письмо отца, которое он написал нам, и думаю, что во всем его наследии нет ничего похожего на этот трогательный монолог, в котором он выплакал свое сердце. Мне очень нравится его любовная лирика. Особенно «Облако в штанах».

- Почему Маяковский не остался в Америке?

- За ним следило НКВД. Изъяви он желание остаться за границей, его бы ликвидировали.

- Возможно, одной из главных причин, по которым он всегда стремился домой, в Россию была его муза Лиля Брик?

- У меня сложное отношение к Лиле. Она была очень опытной женщиной и манипулировала моим отцом. Ее муж Осип – тот, да, был ментором Маяковского, в хорошем смысле этого слова, то есть, наставником - помогал ему, направлял его.

- Вы пытались установить контакты с Лилей, ее пасынком – исследователем творчества Маяковского, Василием Катаняном?

- Как-то не сложилось. Лиля ведь долгое время была основной наследницей и душеприказчицей Маяковского. Я не получила ни копейки и всего добилась в этой жизни сама. Говорят, что Лиля пыталась найти нас, но отчим дал мне свою фамилию, и искать меня было делом бессмысленным.

- Вы считаете себя русской, но на русском не говорите…

- У меня русская душа! Когда я была маленькой, то общалась с мамой на русском, французском и немецком. Мама знала четыре иностранных языка, у нее было хорошее образование. Да, я прожила в Америке всю свою жизнь, большая часть которой прошла вне пределов русскоязычной общины. Все складывалось в мире так, что мы просто были уверены в том, что никогда не вернемся домой. Плюс в Америке целые десятилетия симпатизировать России было делом опасным.

В один из своих приездов в Россию я побывала в Башкирии, в Давлеканово, где сохранился дом, в котором жили мои дедушка и бабушка, в котором родилась моя мать. Зайдя в него, я почувствовала, что вернулась домой. Позже написала книгу «Мое открытие Башкирии», устроив своеобразную перекличку с отцом, написавшему «Мое открытие Америки».

- Вы относите себя к русским американцам или к русским эмигрантам?

- Моя мама была своего рода народным дипломатом, проводником русской культуры в Нью-Йорке. Вот и я на склоне лет, после того, как рухнул железный занавес, поняла, что тоже многое могу делать в этом направлении и стала активисткой Русско-американского культурного центра «Наследие», который активно работает в Городе Большого Яблока. Никогда не пропускаю встречи ветеранов Второй мировой войны, всегда стараюсь прикоснуться к их боевым орденам и медалям и сказать «спасибо». Многие американцы не знаю, что США с Россией никогда не воевали. Холодная война, да, была, никакой другой не было.

- А к патриотам России себя относите?

- Я – патриот России, и патриотом можно быть, проживая вне пределов своего отечества. Я помню, что когда работала в одном из академических издательств, то редактировала учебники, в которых тогда о России писали по любому поводу только в негативных тонах. Я не раз и не два делала так, что, в итоге, все звучало совсем по-другому. Помню, в одну из глав, описывающую историю рабства в США, я вписала: в России крестьян освободили от крепостного права куда раньше, чем в Америке отменили рабовладение. Я даже иллюстрации для учебников о России выбирала самые красивые, чтобы никто не думал, что по улицам российских городов бродят медведи и коммунисты. Вот так вот я тогда защищала родину своих предков. Для того, чтобы быть патриотом, вовсе не обязательно становиться шпионом, достаточно просто быть интеллектуалом. Хорошо это или плохо? Интеллектуал – точно не капиталист. И скромная пенсия – единственный и последний источник моего дохода - это одна из причин, по которой я давно не была в России.

- Вы выбрали для себя в этой жизни какую-то определенную миссию?

- Вся моя жизнь – это выживание, а я прожила долгую жизнь. У меня замечательный сын, замечательный внук. Занимаясь вопросами феминизма, никогда не относила себя к женщинам, которые не любят мужчин. На эту тему я написала несколько книг. Первая стадия феминизма – это идея равенства полов. Я на этой стадии и остановилась… Женщина имеет большую власть над мужчиной, но это не значит, что она должна его эксплуатировать.

Отец уехал, мама не могла о нем говорить, потом она небеспочвенно опасалась за нашу жизнь, ведь многие близкие друзья отца стали в Нью-Йорке бесследно исчезать. Но, стоит признать, многие люди на имени Маяковского сделали карьеру, и многие исследователи говорят о том, что он не стрелял в себя.

Моя миссия – это оправдание отца. Я хочу, чтобы все знали главное – мой отец Владимир Маяковский не совершал самоубийства! Он знал, что у него есть дочь, он стремился жить, жить ради меня и говорил своей друзьям, показывая на мою фотографию: «Это мое будущее!». Когда он понял, что его мечта об идеальном обществе неосуществима на деле, то стал об этом говорить, перестал писать, и его ликвидировали. Даже если он все-таки это сделал, то этим положил конец бесчестию, в которое Советы пытались его вовлечь.
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

Изображение

Пост обожания Маяковского
19 июля 2013


Сегодня, 19 июля — День Рождения Владимира Владимировича Маяковского.


Владимир Маяковский ворвался в поэзию со своим высоким ростом, решительной походкой, «пожарами сердца», азартом, нетерпением, тревогой, со своей речью, басом, жестом, со своими близкими и знакомыми. Личность, которая сотрясла весь писательский мир и оставила огромный след в творчестве серебряного века. Его бунтарская натура была во всем: во внешнем виде, манере одеваться, декламировать свои стихи. Он был нагл, эпатажен и груб, но в то же время был очень ранимым человеком. Он первым сказал нет войне, а год спустя, пел дифирамбы Октябрьской революции.

AdMe.ru собрал для вас самые интересные истории из жизни поэта и предлагает посмотреть на известные фотографии этого гениального человека.

Поэзия Владимира Маяковского


«Мой стих дойдет Изображение
через хребты веков
и через головы
поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
но он дойдет не так, -
не как стрела
в амурно-лировой охоте,
не как доходит
к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.»
Во весь голос.

[ Новый слог ]

Когда Маяковский ввёл в употребление свою знаменитую стихотворную «лесенку», коллеги-поэты обвиняли его в жульничестве — ведь поэтам тогда платили за количество строк, и Маяковский получал в 2-3 раза больше за стихи аналогичной длины. По словам Маяковского, рифма должна заставлять все строки, которые оформляют одну мысль, быть вместе. Он ставил самое характерное слово в конце строки и, во что бы то ни стало, доставал к нему рифму. Поэтому и была его рифмовка практически всегда необычайна, во всяком случае, до него нигде не употреблялась.

Осип Брик, Лиля Брик и Владимир Маяковский
Изображение

[ Злая Лиля ]

Маяковскому с женщинами и везло, и не везло одновременно. Он увлекался, влюблялся, однако полной взаимности чаще всего не встречал. Биографы поэта в один голос называют его самой большой любовью Лилю Брик. Именно ей поэт писал: «Я люблю, люблю, несмотря ни на что, и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь». Именно ее он называл «Солнышко Самое Светлое». А Лиля Юрьевна благополучно жила со своим мужем Осипом Бриком, называла Маяковского в письмах «Щенком» и «Щеником» и просила «привезти ей из-за границы автомобильчик». Брик ценила гений своего обожателя, но любила всю жизнь только мужа Осипа. После его смерти в 1945 году она скажет: «Когда застрелился Маяковский — умер великий поэт. А когда умер Осип — умерла я».

Владимир Маяковский выступает перед красноармейцами
Изображение

[ Любимец толпы ]

Владимир Гольцшмидт шёл рядом с Маяковским и рассуждал вслух о своих успехах:
— Вот я всего месяц в Москве, и меня уже знают. Выступаю — сплошные овации, сотни записок, от барышень нет отбою. Как хотите — слава...
Навстречу в гору поднимался красногвардейский патруль. Маяковский слегка отстранил «футуриста жизни», подошёл к краю тротуара и обратился к красногвардейцам:
— Доброе утро, товарищи!
Из ряда красногвардейцев ответили дружно и весело:
— Доброе утро, товарищ Маяковский!
Поэт повернулся к «футуристу жизни» и, усмехаясь, сказал:
— Вот она, слава, вот известность... Ну, что ж! Кройте, молодой человек.

Владимир Маяковский на выставке «20 лет работы», незадолго до своей смерти.
Изображение

[ Впервые ]

Политехнический институт, Владимир Маяковский выступает на диспуте о пролетарском интернационализме:
— Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин я чувствую себя грузином...
Вопрос из зала:
— А среди дураков?
Ответ:
— А среди дураков я впервые.

Футурист Владимир Маяковский
Изображение

[ «Пушкина я знаю наизусть» ]

В Тифлисе проходил вечер под названием «Лицо литературы СССР». В конце вечера Маяковскому стали задавать различные вопросы. Вот некоторые из них.
Вопрос: «Как вы относитесь к Демьяну Бедному?»
Маяковский: «Читаю».
Вопрос: «А к Есенину?» (Прошло около двух месяцев после его смерти.)
Маяковский: «Вообще к покойникам я отношусь с предубеждением».
Вопрос: «На чьи деньги вы ездите за границу?»
Маяковский: «На ваши!»
Вопрос: «Часто ли вы заглядываете в Пушкина?»
Маяковский: «Никогда не заглядываю. Пушкина я знаю наизусть».

Муза поэта Татьяна Яковлева


«Ты не думай, Изображение
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму -
одну
или вдвоем с Парижем.»

Письмо Татьяне Яковлевой.

[ Недосягаемая муза ]

Есть одна история, которая раскрывает его с еще одной стороны. У него, помимо Лили Брик, конечно, были еще женщины. С одной из них он познакомился в Париже, когда ездил туда на чтения — она из первой волны эмиграции. Звали эту музу Татьяна Яковлева. Полюбил ее, как всегда, страшно. А она его деликатно отвергла. Он отнес весь свой нехилый гонорар за французский «тур» в цветочную компанию и попросил каждый день отправлять ей цветы.

И они отправляли. В том числе и во время Второй Мировой. Эти цветы спасли ей жизнь — она меняла их на еду. Потом, конечно, деньги кончились, но она продолжала получать цветы до самой смерти, это было выгодно уже самой цветочной компании.

Взгляд поэта
Изображение

[ Кто хочет получить в морду? ]

Футурист Маяковский был известен грубыми выходками и необычным внешним видом. "Вот его знаменитая желтая кофта и дикарская раскрашенная морда, но сколь эта морда зла и мрачна! — писал Иван Бунин. Как-то раз он вышел на эстраду «читать свои вирши публике, собравшейся потешиться им: выходит, засунув руки в карманы штанов, с папиросой, зажатой в углу презрительно искривленного рта. Он высок ростом, статен и силен на вид, черты его лица резки и крупны, он читает, то усиливая голос до рева, то лениво бормоча себе под нос; кончив читать, обращается к публике уже с прозаической речью: «Желающие получить в морду благоволят становиться в очередь».

Маяковский, Раиса Кушнер, Лиля и ее мать в Нордернее летом 1923 г.
Изображение

[ Маяковский о своих поездках ]

После зарубежной поездки Маяковского спрашивали:
«Владимир Владимирович, как там в Монте-Карло, шикарно?»
Он отвечал: «Очень, как у нас в „Большой Московской“ [гостинице]».
Тогда же его спросили: «Вы много ездили. Интересно, какой город вы считаете наиболее красивым?»
Маяковский коротко ответил: «Вятку».

В. Маяковский на выставке «20 лет работы Маяковского»
Изображение

[ Маяковский и Гопп ]


Зимой 1926 года должно было состояться обсуждение романа молодого писателя Филиппа Гоппа «Гибель веселой монархии». Маяковский встретил писателя перед обсуждением и поддернул:
«Растете, как на дрожжах. Читал о вашем романе «Гибель веселой монахини».
Несколько позже, встретив Гоппа на улице, Маяковский спросил: «Что пишете?»
Гопп ответил: «Повесть».
Маяковский: «Как называется?»
Гопп: «Скверная сказка».
Маяковский: «Какая тема?»
Гопп стал развивать свои мысли: «Ну, знаете, Владимир Владимирович, как вам сказать... Эта тема уже давно носилась в воздухе...»
Маяковский перебил: «Портя его...»
Гопп обиделся: «Почему — портя?»
Маяковский пояснил: «Ну, как же? Если сказка скверная, то какого же запаха от нее можно ожидать!»

Владимир Владимирович
Изображение

[ Туалет Маяковского ]

В одном из стихотворений Маяковского есть такая строка:
«Пока перед трюмо разглядываешь прыщик...»
Эта фраза довольно точно отражала поведение самого поэта. Он подходил к зеркалу и пристально и подозрительно разглядывал свое лицо: не прицепилась ли какая-нибудь гадость или зараза, не грозит ли ему смерть от незамеченной царапины. Маяковский мог внезапно отодвинуть в сторону все бумаги со стола и начать бриться, бурча себе под нос:
«Нет, недостаточно я красив, чтобы бриться не каждый день».
Весь остальной туалет у поэта почти не требовал времени, ни зеркала, ни внимания. Вся одежда ложилась на его плечи незаметно элегантно, как надо.

Маяковский покончил с собой
Изображение

[ Загадочная смерть ]

14 апреля 1930 г. «Красная газета» сообщила: «Сегодня в 10 часов 15 минут в своей рабочей комнате выстрелом из нагана в область сердца покончил с собой Владимир Маяковский. Прибывшая „скорая помощь“ нашла его уже мертвым. В последние дни В.В.Маяковский ничем не обнаруживал душевного разлада и ничего не предвещало катастрофы»

Маяковский и Брик. Ялта, 1926 год
Изображение

[ И все же — Лилечка ]

Маяковский подарил своей возлюбленной Лиле Брик кольцо с её инициалами — «Л Ю Б». Будучи расположенными по кругу, эти буквы складывались в бесконечное «ЛЮБЛЮ».

На следующий день после смерти поэта в газетах было опубликована его предсмертная записка. Отрывок из той самой записки:

«Всем.

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля — люби меня. Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся. Как говорят — „инцидент исперчен“, любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид.

Счастливо оставаться. Владимир Маяковский.»
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

ADME.RU


Пост памяти Довлатова
23 августа 2013


23 года назад не стало гениального писателя и журналиста Сергея Донатовича Довлатова.

24 августа 1990 года умер Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца ХХ — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и, как почти всякая классика, «растаскана на пословицы и поговорки». За двенадцать лет жизни в эмиграции он издал в общей сложности двенадцать книг, которые вышли в США и Европе.

Художественная мысль Сергея Донатовича проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Писатель знает: и рай, и ад — внутри нас самих.

В этот день AdMe.ru собрал для вас лучшие высказывания и размышления Сергея Довлатова о жизни, человеке и любви.
Изображение

— У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. А я человек хороший. Заявляю без тени смущения, потому что гордиться тут нечем. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека.

Женщины любят только мерзавцев, это всем известно. Однако быть мерзавцем не каждому дано. У меня был знакомый валютчик Акула. Избивал жену черенком лопаты. Подарил ее шампунь своей возлюбленной. Убил кота. Один раз в жизни приготовил ей бутерброд с сыром. Жена всю ночь рыдала от умиления и нежности. Консервы девять лет в Мордовию посылала. Ждала...
А хороший человек, кому он нужен, спрашивается?..

Изображение

Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов?
Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант... А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?
Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает.
Интродукция затянулась. Мы должны переспать или расстаться.
Ты утверждаешь — значит, не было любви. Любовь была. Любовь ушла вперед, а ты отстал.
Когда человека бросают одного и при этом называют самым любимым, делается тошно.
Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно.
Единственная честная дорога — это путь ошибок, разочарований и надежд.
Чего другого, а вот одиночества хватает. Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество — никогда...
Это безумие — жить с мужчиной, который не уходит только потому, что ленится...

Иосиф Бродский и Сергей Донатович
Изображение

Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.
Знаешь, что главное в жизни? Главное то, что жизнь одна. Прошла минута, и конец. Другой не будет...
Чем безнадежнее цель, тем глубже эмоции.
Любовь — это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов...А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба.
«Главное в книге и в женщине — не форма, а содержание...» Даже теперь, после бесчисленных жизненных разочарований, эта установка кажется мне скучноватой. И мне по-прежнему нравятся только красивые женщины.
Целый год между нами происходило что-то вроде интеллектуальной близости. С оттенком вражды и разврата.
Живется мне сейчас вполне сносно, я ни черта не делаю, читаю и толстею. Но иногда бывает так скверно на душе, что хочется самому себе набить морду.

Сергей Довлатов с Куртом Воннегутом
Изображение

Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только — да или нет.
Человек человеку — всё, что угодно... В зависимости от стечения обстоятельств.
Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то...
Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее — это когда зовут, а ты не идешь.
Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречён.
«Жизнь прекрасна и удивительна! » — как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.
Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев — тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом — блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем.

Довлатов с сыном Колей. Нью-Йорк.
Изображение

«Завистники считают, что женщин привлекают в богачах их деньги. Или то, что можно на эти деньги приобрести. Раньше и я так думал, но затем убедился, что это ложь. Не деньги привлекают женщин. Не автомобили и драгоценности. Не рестораны и дорогая одежда. Не могущество, богатство и элегантность. А то, что сделало человека могущественным, богатым и элегантным. Сила, которой наделены одни и полностью лишены другие».

«Стимул отсутствует, — говорила Таня, — хорошего человека любить неинтересно...В поразительную эпоху мы живем. „Хороший человек“ для нас звучит как оскорбление. „Зато он человек хороший“ — говорят про жениха, который выглядит явным ничтожеством...»
Изображение

«До Нового года еще шесть часов, — отметил замполит, — а вы уже пьяные, как свиньи.

— Жизнь, товарищ лейтенант, обгоняет мечту, — сказал Фидель».
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Аватара пользователя
Герда
Сообщения: 6964
Зарегистрирован: 21 мар 2012, 21:49

Re: Литература как вид искусства

Сообщение Герда »

Радио Свобода

Змеи среди подсолнухов

Изображение

Дмитрий Волчек

Опубликовано 03.10.2013 16:15

В только что опубликованном эссе Набокова "Определения" (1940) интересно сравнение советской литературы и эмигрантской:

"В течение двадцати последних лет развиваясь за границей, под беспристраст­ным европейским небом, наша литература шла столбовой дорогой, между тем как лишенная прав вдохновения и печали словесность, представленная в самой России, растила подсолнухи на задворках духа. "Эмигрантская" книга относится к "советской" как явление столичное к явлению провинциальному. Лежачего не бьют, посему грешно критиковать литературу, на фоне которой олеография, бесстыдный исторический лубок, почитается шедевром".

Вряд ли кто-то будет сегодня лузгать эти стальные семечки: сочинения Веры Кетлинской, Григория Мирошниченко и прочих мастеров соцреализма безжалостно сданы в макулатуру. Я вспомнил эти имена благодаря историку Михаилу Золотоносову, разыскавшему и прокомментировавшему стенограммы партийных и общих собраний Ленинградского отделения Союза советских писателей. Участники этих собраний безжалостно топтали своих коллег, сражаясь за возможность публиковаться, получать награды и должности, вели себя точно ядовитые змеи – так что книга, вышедшая в издательстве НЛО, получила название "Гадюшник". Изображение

Стенограммы, особенно сталинского времени, похожи на пьесы Владимира Сорокина. Абсурдные обвинения в отступлении от генеральной линии выдвигаются столь серьезно, что кажется – еще пара реплик, и герои пустятся в пляс, начнут визжать "Прорубоно!" или "Мысть! Мысть". Выскочившие из сорокинского текста П. В. Жур, П. Н. Ойфа и А. А. Бартэн, а также "замеченные в систематическом пьянстве" Мин, Минчковский и Ринк выступают друг за другом. Ничтожные литераторы порой оказываются интересными персонажами. Один из самых ярких участников писательских собраний – автор "Юнармии" Григорий Мирошниченко. Именно он придумал гадючью метафору, изобразив в романе "Азов" себя и своих единомышленников в виде розовых скворцов, а литературных врагов представив ядовитыми змеями. В сталинские годы Мирошниченко явно и скрыто уничтожал неугодных (именно он повинен в аресте Николая Заболоцкого), а в 1964 году ему отомстили – выгнали из КПСС, обвинив в том, что живет на нетрудовые доходы, сдавая дачу, и бьет жену.

Поэт Лев Друскин рассказывал такой анекдот о Мирошниченко:

"В 37-м году в Дом творчества “Коктебель” приехал парторг ленинградской писательской организации Григорий Мирошниченко – дюжий мужчина с хмурым казацким лицом. Он вышел к ужину, поставил перед собой бутылку водки, пил раз за разом, быстро опьянел и вдруг, резко отодвинув тарелку, поднялся. Все оглянулись. “Простите, товарищи, – сказал он, – я должен вас покинуть. Я очень устал. Я боролся с врагами народа”. Он пошатнулся и уперся кулаками в скатерть. “Я боролся с врагами народа, – повторил он. – Я приехал сюда отдохнуть. И что же я вижу?” Он обвел всех ненавидящим взглядом: “Кругом одни враги народа. Не с кем за стол сесть!” В столовой повисла абсолютная тишина. Стоило ему захотеть, и назавтра арестовали бы любого. Он повернулся и угрюмо вышел".

Опубликованные в "Гадюшнике" стенограммы сопровождаются бесчисленными примечаниями. Михаил Золотоносов рассказывает не только о подоплеке писательских дрязг, но и о реакции советской критики на постановки Сартра в 50-е годы и выставку Пикассо в Эрмитаже, о том, как возмутил ортодоксов успех детективной пьесы "Телефонный звонок" (превратившейся в Dial M for Murder Хичкока), как в 1956 году ленинградская молодежь скупала польские и венгерские газеты возле гостиницы "Европейская" и, толком не зная языков, переводила крамольные статьи; как использовали обезьяну Бетси из Балтиморского зоопарка для осуждения абстракционизма, и как начальник народной дружины в городе Николаеве занимался самоуправством: "Этот низкорослый выродок с физиономией трусливой и хищной крысы вытравлял из дружины все подлинно народное", – писала "Комсомольская правда".

Самые интересные комментарии связаны с жизнью советского языка: "шатания", "очернительство", "нездоровые явления", "звериный оскал", "гнусный отщепенец", "злобный пасквиль", "железная метла", "ремаркизм" и "наплевизм" (последнее жуткое слово прозвучало в докладе Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград", но еще в 20-х годах его использовал Бухарин).

Вытащу из груды примечаний замечательное исследование, посвященное использованию пейоратива "матерый". Он встречался в таких сочетаниях: "матерые профессионалы мракобесия" (1939), "матерый шпион" (1946), "матерый империалист" (1947), "матерый американский разведчик" (1949), "матерые реакционеры" (1955), "матерые враги народа" (1958), "матерые бандиты" (1961), "матерый враг коммунизма" (1962), "матерый догматик, интриган и карьерист" (1964), "матерый политикан" (1966), "матерый фашист" (1967), "матерые хищники" (1969).

Михаил Золотоносов сбивает поздний лак с некоторых биографий, напоминая о том, что Евгений Шварц в 1948 году читал приветственное обращение Сталину, Ефим Эткинд одобрил исключение Пастернака из писательского союза, Константин Симонов был одним из организаторов антисемитской кампании, Георгий Владимов написал статью "Женские образы в пьесах Софронова", а Григорий Свирский, выпустивший в 1979 году в Лондоне книгу "Литература нравственного сопротивления", был автором образцового соцреалистического романа "Здравствуй, университет!", то есть той самой "лживой литературы", которую он впоследствии обличал. Но самый безжалостный удар Золотоносов наносит по репутации Даниила Гранина, "конформиста в постоянно сваливавшейся маске либерала". Автор "Гадюшника" напоминает, что Гранин выступал с осуждением Солженицына в 1969 году, а госбезопасность использовала его для "профилактирования" Анны Ахматовой. И совсем скверную роль автор романа "Иду на грозу" сыграл в деле Иосифа Бродского. Гранин не только "принял самое активное участие в травле общественных защитников Бродского", но и объявил, что поэта следовало судить по политической статье, а не за тунеядство. О том, что Гранин "погубил Бродского", говорила Ахматова.

Комментируя выступления на писательских собраниях, Михаил Золотоносов обращается за помощью к роману "1984". Как и в мире, придуманном Оруэллом, в ленинградской писательской организации постоянно выискивали мельчайшие признаки нелояльности и обрушивались на провинившихся. Вот секретарь по идеологии обкома КПСС говорит о выпущенном тремя школьниками рукописном журнальчике, с возмущением цитирует опубликованные там стихи:

Очки разбиты,
Вдребезги пробита голова,
Из туловища сделано
По крайней мере, два

и приравнивает его к идеологической диверсии венгерских антикоммунистов. На другом собрании прорабатывают поэта, который, выступая перед рабочими в Луганске, произнес вместо одобренной цензурой строчки своего стихотворения об Александре Грине другую – и это тоже становится серьезным событием. Что и говорить, если весь тираж тома "Библиотеки поэта" уничтожили из-за одной фразы о том, что до XX съезда некоторые поэты могли выразить себя только в переводах. "Поймут ли нормальные люди, из-за чего мы дрожали от страха?" – писал Федор Абрамов в дневнике после собрания, на котором осуждали Солженицына.

Причины страха в сталинские годы понятны. В конце 50-х тоже: "боялись, что их будут вешать, как в Венгрии", – поясняет автор "Гадюшника"). Но и в конце 80-х (это уже не тема книги, Золотоносов публикует только стенограммы 40-60-х годов) боялись тоже.

Уже в разгар перестройки случилось мое единственное столкновение с "машиной уничтожения личности" ленинградского отделения писательского союза. Я и не помышлял о сотрудничестве с советскими изданиями, бесконечно их презирая, но тут начались публикации прежде запрещенных книг. Решили реабилитировать Владислава Ходасевича, не печатавшегося в СССР 60 лет, и журнал "Аврора" предложил мне сделать подборку. С одной стороны, редакция хотела показаться прогрессивной, с другой, не забывшая грандиозный скандал с Голявкиным и Брежневым (о нем чуть ниже), боялась всего на свете. Сигналы из Москвы шли противоречивые, никто толком не знал, что уже можно, а чего нельзя. Ходасевич был автором вполне антисоветских воспоминаний, и я, дразня авроровских трусов, предложил отрывки из "Некрополя". Идея, разумеется, была отвергнута с ходу, но и публиковать политически нейтральные стихи из "Европейской ночи" редакция не пожелала. Наконец я принес подборку неопубликованных стихотворений из московского архива Ходасевича, но и она не устроила моего робкого редактора. В стихах мог таиться политический намек, один раз уже такое было: в "Авроре" за несколько лет до истории с Брежневым напечатали стихотворение, в котором упоминался расстрел императрицы, и вышел ужасный скандал.

В общем, редакция тряслась от страха, который был гораздо сильнее желания в кои-то веки напечатать что-то достойное. (В 1969 году здесь так же дрожали над подборкой Бродского и, разумеется, не решились ее опубликовать). Стихи, найденные в архиве ЦГАЛИ, я благополучно отдал в парижскую "Русскую мысль", где они заняли две полосы, и отправил для собрания сочинений Ходасевича, выпускавшегося в Америке. Наконец, "Аврора" решилась: была выбрана невиннейшая "Жизнь Василия Травникова" – история придуманного Ходасевичем малого поэта XIX столетия. Я написал предисловие, все было сверстано. И тут, перед самой отправкой номера в печать, мне позвонил перепуганный редактор и сообщил, что КГБ запретил упоминать мою фамилию на страницах журнала, и в последнюю секунду она была стерта.

Кто бы мог подумать тогда, что через каких-нибудь три года весь этот железобетонный мир развалится: сдохнет цензура, исчезнет обком КПСС, а трусливую "Аврору" выпрут из здания в Аптекарском переулке и постепенно она превратится в никому не нужный графоманский альманах?

Впрочем, советская литературная конструкция оказалась на удивление устойчивой. Не знаю, как объяснить, что до 2013 года добежала дряхлая стая ежемесячных литературных журналов, от "Молодой гвардии" до "Дружбы народов", а вместе с нею Литинститут, Литгазета и три (или четыре?) наследника СП СССР. Почему все это не отдало Богу душу и для кого существует? Загадка.

Впрочем, и в свои тучные годы советская литература, выращивавшая подсолнухи на задворках духа, бросала вызов здравому смыслу. Михаил Золотоносов пишет о том, как в 1957 году обсуждалась возможность публикации стихов Мандельштама в сборнике "Прибой", и поэт Капица осудил их за "низкий уровень мастерства". Это было настоящее нашествие варваров. Дом, где еще вчера жили Андрей Белый и Константин Вагинов, оккупировали писательница Кривошеева и писательница Кетлинская и уже в прихожей вцепились другу в волосы. Все-таки, как теперь выяснилось, какой-то толк от их существования был, и вклад в литературу они сделали: их выступления на партсобраниях, в самом деле, занятное чтение.

Разговор с Михаилом Золотоносовым мы начали с печальной истории рождения советской литературы.

– Все началось приблизительно к концу НЭПа: начали противопоставлять одни группы другим. И если поначалу партийный инструмент давления на писателей – Российская ассоциация пролетарских писателей во главе с Авербахом их громила, но все ограничилось текстами и устными выступлениями, то к началу и к середине 30-х годов уже были приняты меры, чтобы нежелательные писатели просто не могли печататься, их выдавливали непечатанием. И постепенно их места заняли сначала пролетарские писатели, а потом фигуры, которых я называю "понятливыми попутчиками". В 32-м году, когда постановлением политбюро была ликвидирована РАПП, Сталин сделал ставку на "понятливых попутчиков", то есть писателей типа Михаила Слонимского в Ленинграде или Бориса Пильняка в Москве, которые были бы согласны писать то, что нужно власти. Это не означало, что кого-то потом не уничтожили, Пильняка как раз уничтожили, но произошел такой отбор. И они постепенно заняли место, как вы выразились, Андрея Белого. Например, таким "понятливым попутчиком" оказался вернувшийся из эмиграции Алексей Толстой. Свою карьеру он начал, между прочим, не с рассказа "Хлеб" ("Оборона Царицына"), а в 32-м году, когда ему лично Сталин поручил написать гигантский газетный подвал, посвященный строительству Дворца Советов. Как сообщает Шапорина, до этого у них в квартире висели иконы, а с того момента начался "Да здравствует коммунизм". Вся эта порода новых писателей, то есть каких-то остатков пролетарских писателей, плюс "понятливые попутчики", стала называться советской литературой. Естественно, там замешались такие разоружившиеся люди, например, как Юрий Тынянов. В 36-м году он опубликовал роман "Пушкин", который был полон разных намеков, но эти намеки могли понимать, я думаю, только 3-5 человек. Он, например, в 37-м году подписал заметку с требованием уничтожать троцкистских подонков. Так постепенно сложился этот Союз писателей. И война была паузой, она не внесла ничего нового. То, что отлилось в 36-38-м годах, сохранялось и после войны, и еще давало о себе знать в 50-е годы, когда в 56-м году в Ленинграде травили Берггольц, а в 58-м году в Москве и Ленинграде травили Пастернака. Потому что та лексика, та фразеология, те представления о хороших и плохих писателях, своих и чужих, были вынесены из 37-го года.

– Шла борьба не только бездарных писателей или вообще не писателей с писателями одаренными, а графоманов с графоманами. Не только Зощенко и Ахматову травили в 40-х годах, но и бездарную Веру Кетлинскую, и даже травили безжалостнее. Эта история, где действительно никому не сочувствуешь, хотя на наших глазах убивают человека.

Желание сжить друг друга со свету стало генетическим свойством советских писателей.
– Дело в том, что это была универсальная травильная машина, я, собственно, так ее и постарался описать во всех нюансах и оттенках. Там было неважно, свой или чужой: если попадали, то машина начинала действовать. Зощенко и Ахматова – да, это такие хрестоматийные примеры. На самом деле травимых было гораздо больше. В Союзе писателей, и я это с удивлением обнаружил, начиная с 30-х годов, была непрерывная и мощнейшая групповая борьба. Даже сегодня в Союзе писателей Санкт-Петербурга есть отдельные группы, только им нечего делить и нет обкома партии, перед лицом которого нужно было бы вести борьбу за право называться самыми правильными. Но тогда именно по этому принципу они друг с другом боролись. И всегда ловили момент, когда выходило очередное постановление партии и правительства: к примеру, после войны на волне "ленинградского дела" сразу началось сведение счетов. То есть групповая борьба резко усиливалась, получала дополнительные импульсы, потому что появлялась такая возможность. Так называемое "ждановское постановление" 46 года было не единственным, там таких партийных документов в помощь групповой борьбе было много. Желание сжить друг друга со свету стало генетическим свойством советских писателей. Это была борьба за гонорары, за позиции в Союзе, за доступ к журнальным площадям и к издательским мощностям. А дальше уже начиналось истерическое копание в биографиях. Удивляет, если изучать стенограммы партсобраний, доскональное знание всех деталей биографий друг друга. Это была какая-то гигантская коммуналка, в которой все друг про друга знали всё.

– Очень смешной сюжет: исключение из партии писателя Григория Мирошниченко. Это 64-й год, но история Мирошниченко началась гораздо раньше. Расскажите ее, пожалуйста.
Изображение Григорий Мирошниченко

Это была гигантская коммуналка, в которой все друг про друга знали всё
– Мирошниченко в 1937 году был секретарем парторганизации ленинградского отделения Союза советских писателей СССР. Этим секретарем он стал в 36-м году и был до 38-го года. Его назначил первый секретарь Дзержинского райкома Кузнецов. Тот самый Кузнецов, который в фильме "Блокада" по роману Чаковского представлен таким положительным добрым молодцем. На самом деле это был абсолютно безграмотный (у него не было вообще никакого образования) партийный тип, он, пользуясь доносами того же Мирошниченко и бывшего рапповского деятеля писателя Чумандрина, сводил счеты с теми, на кого эти двое указывали. Никто не забыл, что Мирошниченко в 1937 году возглавлял партбюро, руки у него по локоть в крови, и он сам в инициативном порядке придумывал, кого следующего нужно назначить в качестве жертвы. Так получилось, что он безбедно просуществовал во время войны, тоже время от времени писал доносы, а после войны представилась возможность вспомнить про то, что у Кетлинской папа был адмирал еще до революции. И вот эта старая история с папой-адмиралом тянулась до 70-х: даже в 70-е годы все та же компания пыталась опять обвинить Кетлинскую в том, что у нее папа адмирал. Это уже вызывало смех, но эти люди продолжали этим заниматься. Когда в 1949 году возникла благоприятная ситуация, возникло персональное дело Кетлинской, и одним из двигателей был Мирошниченко. Еще была группа Мирошниченко – Федоров – Решетов, они боролись с Кетлинской, с группой Прокофьева. Борьба была совершенно изуверская, Кетлинскую обвиняли в том, что ее очередной муж Зонин был признан врагом народа, и, естественно, она была виновна в том, что, выйдя за него замуж во время войны, не разглядела, что он будет спустя 6 лет признан врагом. Она в этом каялась. Затаила, естественно, особую злобу на Мирошниченко. А в 64-м году возникло дело по исключению из партии уже самого Мирошниченко. Причем инициатором выступила Косарева – первый секретарь все того же Дзержинского райкома, потому что на территории этого района находился Союз писателей. Год был особенный, февраль-март отмечены судом над Бродским, а в конце этого года почему-то возникло персональное дело Мирошниченко.

– И вы указываете, что оно могло быть ответом на дело Бродского, чтобы уравновесить и показать принципиальность партии.

– У меня возникла такая гипотеза. К сожалению, никаких других сведений на эту тему найти не удалось. Но все дело в том, что в 37-м году доносы писала большая группа. И когда после XX съезда все это вскрылось и стало можно об этом говорить, в Москве исключили несколько человек из партии, из Союза писателей (например, Эльсберга), в Ленинграде ничего такого не было: ни в 56-м, ни в 57-м, ни в 58-м, когда уже, можно сказать, оттепель кончилась, и начался новый зажим. И вдруг в 64-м году с подачи первого секретаря райкома партии прицепились к Мирошниченко.

– Но не за то, что он писал доносы, а за то, что дачу сдавал и бил жену.

– В этом-то весь парадокс, абсурд и комизм ситуации, что формально его исключили за то, что он сдавал свою дачу. Причем дача была его личная. Но так как коммунист не имел права наживаться на жильцах, на постояльцах, то его за это формально исключили из партии. Но думаю, что в подтексте было другое. Врагов у Мирошниченко было много. Во-первых, это, конечно, Прокофьев, поскольку именно с группой Прокофьева группа Мирошниченко – Федорова – Решетова враждовала в 40-е – начале 50-х годов. Во-вторых, на этом собрании, когда рассматривали персональное дело Мирошниченко, произошел небывалый случай: Кетлинская вслух с трибуны вспомнила, что у него руки по локоть в крови по 37-му году. И никто ее не одернул, не пропесочил, не согнал с трибуны, а все это внесли в стенограмму. Кто-то ее поддержал, в частности, поэтесса Елена Рывина. Естественно, начальство отмолчалось, но это был фактически первый и последний случай, когда вслух с трибуны в ленинградском Союзе писателей сказали, что человек писал доносы и пересажал значительную часть писателей этими доносами в тюрьму.

– Его исключили, но потом восстановили, а потом еще и партийные взыскания сняли.

– Спустя несколько лет. Что касается процесса исключения, то по уставу КПСС Дзержинский райком должен был подтвердить его исключение. Дзержинский райком ограничился строгим выговором, а потом и выговор сняли. Естественно, осадок остался, репутация все равно была испорчена. Между прочим, я, собирая разные материалы, натолкнулся случайно, и в книге это отражено, на известный скандал в журнале "Аврора": "Юбилейная речь" Виктора Голявкина на 75-й странице.

– Да, это замечательная история. Я очень хорошо помню этот скандал, который потряс весь город, потому что все думали, что Виктор Голявкин осмелился выступить против Брежнева в 1981 году, когда Брежневу исполнилось 75 лет, и редакция его подержала таким совершенно непредставимым по тем временам образом. А у вас есть гипотеза, что этот рассказ был написан в 66-м году, к Брежневу, разумеется, не имеет никакого отношения, а "великим писателем", о котором писал Голявкин, был Григорий Мирошниченко.

– Именно. У Мирошниченко была мания величия, над этим все смеялись всегда. Я разговаривал с двумя сотрудницами журнала "Аврора", в частности, с Людмилой Антоновной Региней, и она сказала, что, конечно, никто сознательно запланировать такую диверсию против Брежнева не мог – это просто никому в голову не пришло бы никогда. На самом деле Голявкин в это время был болен, к нему пришли домой, он был парализован, взяли этот рассказ, не очень понимая, о чем он и для чего он, и опубликовали. Потом так все совпало. Действительно, в этом рассказе такая поздняя насмешка над Мирошниченко. Надо сказать, что в книге у меня в комментариях прослежено, насмешки над ним были и раньше, даже в "Советской культуре" Анастасьев описал спектакль самодеятельного театра Дома писателя, где высмеивался тот же Мирошниченко. То есть это была фигура смеховой культуры, хотя это человек действительно с кровавым прошлым. И только заступничество партийных органов, их страстное стремление сделать вид, что 37-го года не было, все это держало втуне. Об этом говорили друг с другом, но не более того.

– В вашей книге есть замечательная деталь, как он редактировал письмо Ромена Роллана о его "Юнармии".

– Да, действительно, это смешно прежде всего потому, что Ромен Роллан не читал по-русски, а его жена Майя Кудашева (как считает Флейшман, приставленная к нему НКВД), передавала содержание и указывала, что нужно написать в Москву по поводу каких-то романов, произведений, событий. Собственно, это такая продукция, скорее всего, НКВД, который в то время Мирошниченко поддерживал, иначе бы его на горячую пору 37-го года не назначили бы секретарем парткома ленинградского отделения Союза писателей.

– Героев вашей книги по большей части уже нет в живых, но жив Даниил Гранин, ему 94 года, и в прошлом году он выпустил новую книгу. Вы, изучая документы, пришли к выводу, что общее поверхностное представление о Гранине как о либерале не вполне соответствует действительности. Вы посвятили ему главу, которая называется "Премудрый Гранин". Расскажите, пожалуйста, о вашем расследовании.
Изображение Даниил Гранин
В отношении Бродского Гранин совершил очевидную подлость
– "Премудрый Гранин" – почти так называется эпиграмма на него Прокофьева, то есть стихотворение, которое я атрибутирую как эпиграмму на Гранина. На самом деле, конечно, в какой-то основе Гранин человек либеральных взглядов и либерального умонастроения, но при этом, как я понимаю, человек, который всегда хотел держать ноги в тепле. По мере возможности он совершал поступки правильного сорта, например, рассказ "Собственное мнение", напечатанный в "Новом мире" в 56-м году, или роман "Иду на грозу", в целом воспринятый как нечто либеральное. Но когда возник момент, связанный с делом Бродского, Гранин был членом секретариата правления Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР, кроме того, он баллотировался, если так можно выразиться, на Ленинскую премию. Видимо, по совету старших товарищей он в деле Бродского не сделал того, что следовало сделать. То есть от имени комиссии по работе с молодыми авторами, которую он возглавлял, не написал правильную справку о Бродском, а отдал это на откуп секретарю этой комиссии, который написал то, что ему продиктовали, не знаю где – в КГБ или в горкоме партии. И фраза Ахматовой о том, что теперь все будут знать, что Гранин – это не тот, который написал что-то, а тот, который сделал это в связи с делом Бродского, безусловно, вкупе с имеющимися стенограммами (они доступны, любой может пойти в архив их прочитать, была бы охота), показывает, что в отношении Бродского Гранин совершил очевидную подлость. И в сущности это было очевидно тогда: на время суда над Бродским сам Гранин скрылся. Как пишет Раиса Берг, она его искала, он не пришел, на следующий день после суда над Бродским была премьера в театре Комиссаржевской спектакля "Иду на грозу", он не пришел на собственную премьеру, он куда-то исчез. Это подтверждает и Игорь Ефимов. Потом он появился и стал исправлять свою репутацию, то есть обвинять всех подряд, занимать такую, я бы сказал, говоря языком 37-го года, двурушническую позицию, то есть одновременно утверждать
взаимопротиворечащие вещи. И в конце концов усилиями ряда своих друзей, в частности Эткинда, сохранил репутацию либерала. На самом деле, конечно, либерал, совершающий такого рода поступки, – это "либерал" в кавычках. Не хочу сказать, что я стремился искусственно опорочить Гранина, началось все с того, что я написал рецензию на два тома его мемуаров, которые вышли в 2010 году. Собственно, с этого началась книга "Гадюшник". Я обнаружил, что в двух томах его мемуаров ни разу не упоминается ни Бродский, ни Пастернак. Мне показалось это странным, и мне захотелось посмотреть по стенограммам, как было на самом деле. Потому что ведь одно дело – воспоминания, где человек вспоминает то, что хочет, а другое дело – стенограмма, которую тогда писали стенографы из Бюро съездовых стенографов, – это вполне объективный документ, там есть опечатки, но в целом это писали люди, не заинтересованные в чем-либо. Все, что говорилось, они записывали. К слову сказать, журнал "Звезда" многократно печатал материалы, связанные с Бродским, но всегда они ходили вокруг да около этих стенограмм и пропускали выступления Гранина. То есть это такой заговор в поддержку репутации Гранина. После смерти академика Лихачева нужен такой мудрый старец с безупречной репутацией, совесть народа, совесть интеллигенции: и эта репутация искусственно поддерживается. Думаю, те, кто считает, что так и должно быть, не заметят публикации в книге "Гадюшник", пройдут мимо, но это их дело. Знать историю никого заставить нельзя: не хотят знать, значит, не будут.

– Интересно, что вся эта история в какой-то степени продолжается. Хотя прошло 22 года после исчезновения советской власти и Советского Союза, советская литература не исчезла совсем, она удивительно живуча. Если заглянуть на сайт Международного сообщества писательских союзов, вы окажетесь в советской писательской организации: не 1949 года, конечно, но 85-86-го года… Сохранились почти все советские литературные журналы, выходят с такой же периодичностью, не поменяв формата и оформления, хотя, конечно, тиражи сейчас смехотворные, но тоже феномен непостижимый. Я несколько лет назад видел переписку писателей из этого МСПС, которые сочиняли друг на друга кляузы. Вы сказали, что нечего делить в петербургской писательской организации, но там делили дома творчества, разного рода льготы, как в советские времена. Эта переписка вполне могла бы оказаться в вашей книге. Как советской литературе удалось сохраниться, почему она так живуча?

Бегство от свободы, желание вернуться в клетку характерно для той группы людей, которую сейчас в политологии называют базовым электоратом
– Вы говорите о советских по духу и стилю поведения писателях. Советская литература, которая сочинялась по установкам партии, все-таки отсутствует. И сейчас все пишут что бог на душу положит, стало очень много детективщиков, фантастов, они заполонили Союз писателей. То есть Союз писателей сейчас в жанровом отношении приобрел совсем другие пропорции. Это первое. Второе: советские писатели – это, конечно, условное наименование. Я бы этих людей уже назвал просто людьми, которые нечто делят, сейчас это во всех сферах происходит. Тут важнее другое, может быть с советскостью их роднит, во всяком случае в отношении многих, – это бегство от свободы. И это касается не только писателей: я, честно говоря, не знаю, что последнее сказал Юрий Бондарев, если он что-то говорит еще, или кто-то того же типа. Вот это бегство от свободы, желание вернуться в клетку вообще характерно для той группы людей, которую сейчас в политологии называют базовым электоратом. То есть это тот электорат, который упорно будет голосовать за Путина и находится от него в восторге. Вот этот базовый электорат с его выбором: они предпочитают порядок и согласны отдать свою свободу тому, кто обещает им этот порядок, этот базовый электорат – это действительно советское явление. И вот в книге "Гадюшник", а она посвящена тоталитарному периоду в жизни страны, это бегство от свободы на примере писателей видно особенно четко. Сейчас писатели есть разные, многие к этому просто безразличны, хотя есть какие-то забавные фигуры, например Дарья Донцова, дочь знаменитого в свое время Аркадия Васильева, генерала КГБ, секретаря московской писательской организации, общественного обвинителя на процессе Синявского и Даниэля: время от времени она что-то высказывает, потому что ее все время спрашивают, она на телевидении циркулирует непрерывно, и некоторые высказывания можно забавно сопоставить с ее биографической предысторией. Но в целом, конечно, современные писатели к советскому режиму и к этой травильной машине отношения не имеют.
То,что для одного комар,для другого - верблюд. Изображение

Ответить

Вернуться в «Культурная жизнь»